История династии Романовых началась в Ипатьевском монастыре, откуда Михаил Романов был призван на царствие, а закончилась в Ипатьевском доме в Екатеринбурге. 30 апреля 1918 года семья Николая II вошла в эти двери, чтобы никогда больше из них не выйти. Через 78 дней тела последнего царя, его жены, четырех дочерей и наследника российского престола вывезли из полуподвального помещения, где они были расстреляны, на грузовике в Ганину яму.

Истории расстрела царской семьи посвящены сотни публикаций. В десятки раз меньше известно о том, как провели венценосные супруги и их дети последние два с половиной месяца перед казнью. Историки рассказали «Русской планете», какой была жизнь в Доме особого назначения, как называли Ипатьевский дом большевики в конце весны — начале лета 1918 года.

Бытовой террор

В реквизированный особняк военного инженера в отставке Ипатьева императора Николая II, императрицу Александру Федоровну и Великую княжну Марию привезли из Тобольска. Еще три дочери и наследник престола Алексей присоединились к ним позже — они дожидались в Тобольске, пока цесаревич сможет встать на ноги после полученной травмы, и прибыли в Ипатьевский дом лишь 23 мая. Вместе с Романовыми также разрешено было поселиться лейб-медику царской семьи Евгению Боткину, камер-лакею Алоизию Труппу, комнатной девушке императрицы Анне Демидовой, старшему повару императорской кухни Ивану Харитонову и поваренку Леониду Седневу, разделившим их печальную участь.

Дом Ипатьева. Источник: wikipedia.org

— История пребывания семьи последнего российского императора и ее окружения в Екатеринбурге уникальна в плане ее изучения тем, что мы можем реконструировать события по воспоминаниям как самих узников, так и их охранников, — говорит корреспонденту РП историк Степан Новичихин. — Все 78 дней, проведенных в заключении в Ипатьевском доме, Николай II, Мария Федоровна и Великие княжны по заведенному в царской семье обычаю вели дневники. Они знали, что их в любой момент могут прочесть, однако не скрывали своих мыслей, выказывая таким образом свое презрение к тюремщикам. Оставили свои воспоминания и многие из тех, кто держал под стражей гражданина Романова — именно здесь, в Ипатьевском доме, к Николаю II отныне запрещено было обращаться «Ваше Величество».

Большевики решили превратить дом Ипатьева в тюрьму для гражданина Николая Александровича Романова, как теперь его положено было именовать, из-за удобного местоположения здания. Просторный двухэтажный особняк был расположен на горке в пригороде Екатеринбурга, окрестности хорошо просматривались. Реквизированный дом был из числа лучших в городе — были проведены электричество, водопровод. Оставалось построить вокруг высокий двойной забор, чтобы предотвратить все попытки освобождения узников или самосуда над ними, и выставить охрану с пулеметами.

— Сразу после прибытия в Ипатьевский дом охрана провела тщательный обыск всего багажа императорской семьи, продолжавшийся несколько часов, — рассказывает корреспонденту РП историк Иван Силантьев. — Открыли даже флаконы с лекарствами. Николай II был настолько взбешен издевательским досмотром, что едва ли не впервые в жизни вышел из себя. Этот интеллигентнейший из царей никогда не повышал голос, не употреблял грубых слов. А здесь он высказался предельно категорично, заявив: «До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми». Этот обыск стал лишь началом систематических унижений, от которых страдало «естественное чувство стыдливости», как писал Николай II.

В Екатеринбурге к царственным узникам отнеслись несравнимо жестче, чем в Тобольске. Там их охраняли стрелки бывших гвардейских полков, а здесь — красногвардейцы, набранные из бывших рабочих Сысертского и Злоказовского заводов, многие из которых прошли через тюрьмы и каторгу. Чтобы отомстить гражданину Романову, они использовали все средства. Наиболее чувствительными для царской семьи оказались лишения, связанные с гигиеной.

— Николай II часто отмечает в дневнике, удалось ему в этот день принять ванну или нет, — говорит Степан Новичихин. — Невозможность помыться была для чистоплотного императора крайне болезненна. Великих княжон крайне смущала необходимость посещать общий ватерклозет, как они его называли, под присмотром охраны. Тем более что все стены отхожего помещения охранники украсили циничными рисунками и надписями на тему взаимоотношений императрицы с Распутиным. Чистота фаянсового судна была настолько сомнительной, что Николай II и доктор Боткин повесили на стену бумажку с надписью «Убедительно просят оставлять стул таким же чистым, как его занимали». Призыв не подействовал. Более того, охранники не считали зазорным взять с обеденного стола ложку и попробовать еду из чужих тарелок, после чего Романовы, разумеется, продолжать трапезу не могли. К числу мелких бытовых издевательств относилось также распевание под окнами неприличных частушек и революционных песен, эпатировавших царскую семью. Сами окна выбелили известью, после чего в комнатах стало темно и мрачно. Пленники не могли видеть даже небо.

Были неприятности и покрупнее. Так, один из охранников выстрелил в княжну Анастасию, когда она подошла к окну подышать свежим воздухом. По счастливой случайности пуля прошла мимо. Охранник заявил, что исполнял свой долг — якобы девушка пыталась подавать какие-то знаки. Хотя было очевидно, что через высокий двойной забор, окружавший Ипатьевский дом, никто их видеть не мог. Стреляли и в самого Николая II, который встал на подоконник, чтобы рассмотреть марширующих на фронт красноармейцев через закрашенное окно. Пулеметчик Кабанов с удовольствием вспоминал, как после выстрела Романов «кубарем свалился» с подоконника и больше на него не вставал.

С молчаливого одобрения первого коменданта Ипатьевского дома Александра Авдеева охрана разворовывала ценности, принадлежавшие императорской семье, рылась в их личных вещах. Большинство продуктов, которые приносили к царскому столу послушницы из близлежащего Ново-Тихвинского женского монастыря, попадало на стол красноармейцев.

Выжил только Джой

Все унижения и издевательства Николай II и его близкие воспринимали с чувством внутреннего достоинства. Игнорируя внешние обстоятельства, они пытались выстроить нормальную жизнь.

Каждый день Романовы собиралась между 7 и 8 часами утра в гостиной. Вместе читали молитвы, исполняли духовные песнопения. Потом комендант проводил обязательную ежедневную перекличку, и лишь после этого семья получала право заняться своими делами. Раз в день им разрешалась прогулка на свежем воздухе, в саду позади дома. Гулять позволили только час. Когда Николай II спросил, почему, ему ответили: «Чтобы было похоже на тюремный режим».

Бывший самодержец, чтобы поддержать себя в хорошей физической форме, с удовольствием колол и пилил дрова. Когда позволяли, на руках выносил на прогулку цесаревича Алексея. Слабые ноги не держали больного мальчика, который снова ушибся и страдал от очередного приступа гемофилии. Отец усаживал его в специальную коляску и катал по саду. Собирал для сына цветы, пытался его развлечь. Иногда Алексея выносила в сад старшая сестра Ольга. Цесаревич любил играть со своим спаниелем по кличке Джой. Свои собаки были еще у троих членов семьи: у Марии Федоровны, Татьяны и Анастасии. Всех их впоследствии убили вместе с хозяйками за то, что они подняли лай, пытаясь их защитить.

— Уцелел один только Джой, — рассказывает Иван Силантьев. — Наутро после казни он стоял перед запертыми комнатами и ждал. А когда понял, что двери больше не откроются, завыл. Его забрал один из охранников, пожалевший пса, но Джой вскоре от него сбежал. Когда Екатеринбург захватили белочехи, спаниеля нашли на Ганиной яме. Один из офицеров опознал его и взял к себе. Вместе с ним уехал в эмиграцию, где передал последнюю живую память о Романовых их английским родственникам — семье Георга V. Пес дожил до глубокой старости в Букингемском дворце. Возможно, он стал немым укором британскому монарху, отказавшемуся принять семью свергнутого российского императора в 1917 году, что спасло бы им жизнь.

Николай II в заключении много читал: Евангелие, рассказы Лейкина, Аверченко, романы Апухтина, «Войну и мир» Толстого, «Пошехонскую старину» Салтыкова-Щедрина — в общем, все, что удавалось отыскать в книжном шкафу бывшего хозяина дома инженера Ипатьева. По вечерам играл с женой и дочерьми в любимые игры — карточный безик и трик-трак, то есть нарды. Александра Федоровна, когда могла подняться с постели, читала духовную литературу, рисовала акварели, вышивала. Собственноручно делала мужу стрижку, чтобы он выглядел опрятно.

Княжны, чтобы скрасить скуку, тоже много читали, часто пели хором — в основном духовные и народные песни. Раскладывали пасьянсы и играли в подкидного дурака. Стирали и штопали свои вещи. Когда уборщицы из города приходили в Дом особого назначения мыть полы, они помогали им передвигать кровати, убирать комнаты. Потом решили брать уроки у повара Харитонова. Сами замешивали тесто, пекли хлеб. Скупой на похвалы отец оценил в дневнике результаты их трудов одним словом — «Недурно!».

— Вместе с матерью Великие княжны часто «готовили лекарства» — так Мария Федоровна зашифровывала в дневнике попытку спасти фамильные драгоценности, — продолжает Иван Силантьев. — Она стремилась сохранить как можно больше бриллиантов и самоцветов, которые могли помочь подкупить охрану или обеспечить семье нормальную жизнь в эмиграции. Вместе с дочерьми зашивала камни в одежду, пояса, шляпы. Позже, во время расстрела, запасливость матери сыграет с княжнами злую шутку. Драгоценные кольчуги, в которые в результате превратятся их платья, спасут девушек от выстрелов. Палачам придется добивать их штыками, что продлит мучения.

Палач вместо «поганца»

Наблюдая за полной достоинства жизнью императорской семьи, охранники невольно проникались к ней уважением.

— Поэтому было принято решение сменить охрану и назначить нового коменданта Дома особого назначения. 4 июля, когда до казни оставалось всего 12 дней, на смену вечно полупьяному Александру Авдееву, которого никогда не использовавший бранных слов Николай II окрестил в своем дневнике «поганец», пришел Яков Юровский, — рассказывает Степан Новичихин. — О своем предшественнике он с возмущением писал, что тот с удовольствием принимал папиросы из рук императора и курил вместе с ним, уважительно обращаясь к нему: «Николай Александрович». Большевикам был нужен менее толерантный комендант, не знающий жалости. Фанатик Юровский подошел на роль тюремщика и палача идеально. Внутреннюю охрану Дома особого назначения он заменил латышскими стрелками, плохо понимавшими по-русски и славившимися своей жестокостью. Все они работали в ЧК.

С появлением Юровского, который навел строгий порядок, жизнь семьи Николая II на некоторое время даже улучшилась. Суровый комендант положил конец разворовыванию продуктов и личных вещей императорской семьи, опечатал сундуки и драгоценности. Однако вскоре Романовы поняли, что фанатичная принципиальность Юровского не предвещает ничего хорошего. Когда на единственном окне, которое периодически разрешалось держать открытым, была установлена решетка, Николай II записал в дневнике: «Этот тип нравится нам все менее». А 11 июля новый тюремщик запретил послушницам монастыря доставлять сыр, сливки и яйца для царственных узников. Потом он снова разрешит принести передачу — но уже в последний раз, в день перед расстрелом.

Подвал дома Ипатьева в Екатеринбурге, где была расстреляна царская семья. Источник: Государственный архив РФ

За 12 дней тесного общения даже предвзятый Юровский вынужден был признать, что царская семья совершенно безобидна. В 1921 году он написал воспоминания, озаглавленные «Последний царь нашел свое место». В них содержится такая характеристика: «Если бы это была не ненавистная царская семья, выпившая столько крови из народа, можно было бы их считать как простых и не заносчивых людей. Одевались все просто, никаких нарядов. Немалое удовольствие представляло для них полоскаться в ванне по несколько раз в день. Я, однако, запретил им полоскаться так часто, так как воды не хватало».

Комментируя поведение Великих княжон, которые никогда не сидели без дела, Юровский пишет: «Надо думать, делали это неспроста, все это, вероятно, имело своим назначением расположить своей простотой людей охраны». А потом сообщает, что после долгого общения с царской семьей «люди слабой настороженности могли быстро потерять бдительность».

— Действительно, простые охранники, которым было категорически запрещено вступать в разговоры с семьей Романовых, быстро проникались к ним симпатией, — продолжает рассказ Степан Новичихин. — Наиболее показательные в этом смысле воспоминания оставил разводящий караульной команды Анатолий Якимов. С его слов было записано следующее: «Царь был уже немолодой. В бороде у него пошла седина. Глаза у него были хорошие, добрые, как и все лицо. Вообще он производил на меня впечатление как человек добрый, простой, откровенный. Царица была, как по ней было заметно, совсем на него не похожая. Взгляд у нее был строгий, фигура и манеры у нее были как у женщины гордой, важной. Мы, бывало, своей компанией разговаривали про них и все мы так думали, что Николай Александрович простой человек, а она непростая и как есть похожа на царицу. Такая же, видать, как и Царица, была Татьяна. Остальные дочери: Ольга, Мария и Анастасия важности никакой не имели. Заметно по ним, что они простые и добрые. От моих мыслей прежних про Царя, с какими я шел в охрану, ничего не осталось. Как я их сам своими глазами поглядел несколько раз, я стал душой к ним совсем по-другому: мне стало их жалко».

Впрочем, «солдаты революции» считали чувства сострадании и жалости пережитком прошлого. В ночь с 16 на 17 июля ни у одного из палачей рука не дрогнула. А сам Ипатьевский дом в 1977 году был снесен первым секретарем Свердловского обкома КПСС Борисом Ельциным по приказу Политбюро СССР из-за того, что «вызывал нездоровый интерес».