«ВЛАДЕЕМ СОКРОВИЩЕМ, КОТОРОМУ ЦЕНЫ НЕТ…» НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ О ЦЕРКВИ И ДУШЕ

1 апреля – день рождения великого писателя и православного христианина (1809–1852). 

Николай Васильевич Гоголь, ратуя за воцерковленность жизни как единственный способ духовного перерождения человечества, считал Православную Церковь «примирителем всего внутри самой земли нашей» и главной силой на пути к будущему: «…В нашей церкви сохранилось все, что нужно для ныне просыпающегося общества. В ней кормило и руль наступающему новому порядку вещей...» [3, VIII, с. 284]. Основное функциональное назначение Церкви, согласно писателю, заключается прежде всего в силе объединения и наставничества. Вот почему он, как православный христианин, в статье «Несколько слов о нашей церкви и духовенстве» сетовал: «Владеем сокровищем, которому цены нет, и не только не заботимся о том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где положили его… Эта церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только от времен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта церковь, которая вся с своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как бы снесена прямо с неба для русского народа, которая одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, – и эта церковь нами незнаема! И эту церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!» [VIII, с. 245–246].

Свою творческую деятельность, направленную на изменение общества, «выгнавшего на улицу Христа», посредством преобразования каждой человеческой единицы, писатель также соотносит с наставнической миссией Церкви, в которой «заключено все, что нужно для жизни истинно русской, во всех ее отношениях, начиная от государственного до простого семейственного, всему настрой, всему направленье, всему законная и верная дорога» [VIII, с. 284]: «Учить общество в том смысле, какой некоторые мне приписали, я вовсе не думал. Учить я принимал в том простом значении, в каком повелевает нам церковь учить друг друга и беспрестанно, умея с такой же охотой принимать и от других советы, с какой подавать их самому» [VIII, c. 465]. Само же слово «просвещение», объясняет Гоголь, взято из Церкви, где всем звучат слова «Свет просвещенья»: «Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь» [VIII, с. 285].

В статье из «Выбранных мест из переписки с друзьями» писатель акцентирует влиятельное, эффективное миссионерство, усматривая главный смысл не в аффективном риторическом красноречии католических проповедников, а в наследовании апофатических идеалов, эстетике зримого, присущего православию: «Пусть миссионер католичества западного бьет себя в грудь, размахивает руками и красноречием рыданий и слов исторгает скоро высыхающие слезы. Проповедник же католичества восточного должен выступить так перед народ, чтобы уже от одного его смиренного вида, потухнувших очей и тихого, потрясающего гласа, исходящего из души, в которой умерли все желания мира, все бы подвигнулось еще прежде, чем он объяснил бы самое дело, и в один голос заговорило бы к нему: ‟Не произноси слов, слышим и без них святую правду твоей Церкви!”» [VIII, с. 246].

Исследований, в которых решаются вопросы гоголевского отношения к католицизму и протестантизму, немало [1]. Предпосылками к подобным размышлениям являются, среди прочих, не только раннее творчество, где показаны, к примеру, оппозиционность католичества и православия (в редакции «Тараса Бульбы» 1835 г. она раскрыта на колоритном историческом полотне и в отдельных местах приобретает откровенно исступленную окраску («Вырежем все католичество, чтобы его и духу не было! Пусть пропадут нечестивые!» [II, с. 351])), но и эпистолярий писателя, например письмо С. Шевыреву от 11 февраля 1847 р.: «…Я пришел ко Христу скорее протестантским, чем католическим путем» [XIII, c. 214]. Анализируя факт знакомства Гоголя с И. Кайсевичем, П. Семененко и З. Волконской, стремившихся обратить его в католицизм, И. Виноградов пишет: «…можно предположить, что на сближение писатель шел главным образом для изучения новых знакомых, тем более что проповедуемые ими идеи польского мессианства, возрождения ‟рыцарской” Польши внешним образом напоминали собственные устремления Гоголя к духовному преображению России, его веру в то, что всякий русский человек способен вдруг ‟поступить в рыцарство”» [2, с. 35]. О бесполезности усилий новых друзей говорит также тот факт, что для исповеди И. Виельгорского Гоголь приводит именно православного священника [8, с. 190]. Что касается увлечения писателя Римом, католическими храмами и богослужениями, которые он часто посещал, по нашему мнению, является справедливой позиция Е. Анненковой. Исследовательница отмечает, что Гоголя католицизм привлекал как «та ветка христианства, которая сыграла плодотворную для Европы роль», а одна из причин неприятия его писателем в 40-е годы – «неудовлетворенность эстетической природой литературного слова», бессильного в пробуждении человеческой природы [7, с. 48].

О видении Гоголем природы религии, а именно признании христоцентризма, а также об опровержении слухов о его переходе в католицизм говорит его письмо к матери из Рима от 22 декабря 1837 г.: «Потому что как религия наша, так и католическая – совершенно одно и то же, и потому совершенно нет надобности переменять одну на другую. Та и другая истинна. Та и другая признают одного и того же Спасителя нашего, одну и ту же божественную мудрость, посетившую некогда нашу землю, претерпевшую последнее унижение на ней, для того, чтобы возвысить выше нашу душу и устремить ее к небу» [XI, c. 118–119]. Безусловно, здесь просвечивает не категоричное противопоставление религий, а прежде всего стремление писателя познать Истину вне границ конфессиональности, в сфере Духа-Универсума, «религии от искусства» [6]. Вот почему и народы Гоголь склонен рассматривать сквозь призму духовную. В 1844 году он так отвечал на вопрос А. О. Смирновой: «Скажу вам одно слово насчёт того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, – явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характера, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве» [XII, с. 418–419], а в разговоре с Осипом Бодянским заметил: «Русский и малоросс – это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной, в ущерб другой, невозможно» [5, с. 100]. Гоголь в таком же контексте использует концепт «душа» и в «Тарасе Бульбе», показывая, как казаки умирают за православную веру: «И вылетела молодая душа. Подняли её ангелы под руки и понесли к небесам. Хорошо будет ему там. ‟Садись, Кукубенко, одесную меня! – скажет ему Христос: ‟ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал мою церковь”» [II, с. 141].

О перерождении своей души и всей России заботился Гоголь. По его мнению, лишь руководствуясь вечными евангельскими истинами, можно преобразить мир, ибо «нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом...» [4, т. 6, с. 392]. Свой собственный опыт, все душевные сдвиги он проецировал на творчество. В письме В. Жуковскому от 26 июня 1842 г. он писал: «Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существования» [XII, c. 69].

Николай Гоголь – православный творец «науки жизни», совершавший преображение русской действительности на собственном примере внутреннего переустройства. Его пророческое призвание в том, что он, руководимый религиозно-нравственным естеством, в своих произведениях, которые являются «историей его собственной души», раскрыл животрепещущие вопросы нашего века и высветлил природу русского человека, пребывающего в блуждании, как и герои «Мертвых душ», хотя и способного лучше слышать голос Бога, и пропитанного православной верой и святостью. Сложно не согласиться с М. Эпштейном в том, что «православие создавало тот дуализм мира и неотмирного, который задавал все напряжение русскому художественному исканию, в его утопическом стремлении воплотить Царство Божие на земле и в трагикомическом сознании невоплотимости этого Царства» [9].

Наталья Сквира

pravlife.org

6 апреля 2021